М: Нет, о Чаше Грааля речи не идет. Просто сама атмосфера, может быть, этого города?
БН: Атмосфера — да, но не атмосфера города, а атмосфера дома.
М: Я в общем-то подполз к такому выводу потому, что и пари было здесь, на Невском, близ Аничкова моста.
БН: Ну и что?
М: С него всё и началось.
БН: Оно с тем же успехом могло быть и в Москве заключено… Это совершенно не имеет значения.
М: Да, но, тем не менее, оно заключилось здесь.
БН: Можно, конечно, строить какие угодно фантастические гипотезы. Вы вправе. Лишь бы они не противоречили фактам.
М: Так не противоречат.
БН: Пока — да. Хотя подтверждающих фактов, я думаю, вы наберете мало.
М: Плюс пишущая машинка вертикальной конструкции.
БН: Да. Это появилось в Петербурге, в Ленинграде. Мама где-то раздобыла.
М: Потянуло к пишущей машинке, да?
БН: Просто приятно было на ней писать. Сам Бог велел сочинять романы!
М: Ага. Тогда следующий вопрос, просто вытекающий из этого. Судя по «Комментариям» сильных творческих кризисов было три. Вернее, два описанных, а третий, может, был, а может, не был. Первый — во время написания «Попытки к бегству»?
БН: Да, это был первый.
М: Где она писалась?
БН: В Ленинграде писалась.
М: Здесь?
БН: У мамы в большой комнате.
М: В «Комментариях» не сказано, где.
БН: Нет, это был Ленинград.
М: Второй, может, был, а может, не был, судя по тексту, когда вы пытались построить сюжет «Хищных вещей века» в Москве?
БН: Нет-нет-нет-нет. Там не было никакого кризиса. Второй сильнейший кризис был с «Улиткой». Это в Гагре.
М: Да-да-да. То есть с «Хищными вещами века» просто… не захотелось?
БН: Ну, ничего особенного не было. Рабочий момент. Ничего особенного не было. Я не помню, какие еще были кризисы.
М: Ну вот я тоже больше ничего не обнаружил. Только «Улитка» и «Попытка к бегству». В «Комментариях» во всяком случае.
БН: Я понимаю. Просто таких сильных я вот уже и не помню. Таких уж, чтобы за душу брало и наизнанку выворачивало. Вот два таких действительно очень сильных кризиса было. Нормальные рабочие затруднения — это было довольно обычной вещью. Пожалуй, я и не вспомню сейчас. Нет, ну вот, я помню, был кризис, когда мы писали… проход Максима Каммерера со Щекном по планете Надежда… вот эту внутреннюю часть «Жука в муравейнике»… О самом «Жуке в муравейнике» тогда речи не было. Мы сели и написали вот такую совершенно отдельную повесть… ниоткуда… Не пришей кобыле хвост, что называется. Вот это был тоже, вообще говоря, период кризиса. Потому что мы писали, совершенно не понимая, что мы делаем. Да! С «Малышом» был вот еще кризис. С «Малышом» был довольно сильный кризис.
М: Да, там у вас перебор четырех вариантов…
БН: Мы несколько раз начинали писать, и каждый раз всё время получалось не то. Но это кризис другого типа. Просто нам не хотелось эту вещь писать. Ну не хотелось! Мы чувствовали, что это необязательно. Мы были обязаны её писать, поскольку существовал договор с «Детгизом». Но писать ее не хотелось. Да, вот это — третий кризис. А четвертый кризис — с повестью, даже не знаю, как ее назвать, которая потом вошла в «Жука в муравейнике», потому что сама по себе она не существовала. И не могла существовать. Она была — ни то, ни сё.
М: Судя по «Комментариям», «Малыш» был задуман в Комарово, а вот где он написан?
БН: Я вспоминаю, как мы писали его в Петербурге. Это я помню. У мамы опять же в комнате, я помню, какие-то сцены придумывали. Но целиком мы его написали или какую-то часть, не помню. Подождите, у меня, наверное, есть то, что вам нужно, я когда-то составлял такой дневник. (Просматривает файлы в компьютере). Тогда бы я вам просто распечатал всё… А вот, пожалуйста! Тут есть всё. Хотите, я вам распечатаю?
М: Очень хочу.
БН: Сейчас. Вот смотрите. Тут я выписал из дневника, уже не помню для какой надобности, все рабочие дни и чем мы занимались. Я думаю, — это как раз то, что вас интересует. Можете изучать.
М: Спасибо большое, Борис Натанович. В общем-то, ответ на следующий вопрос уже частично прозвучал. Но тем не менее. Вы сказали, что вы оба не любили Москву, ни вы, ни Аркадий Натанович.
БН: Да, не любили мы Москву.
М: Только в одном романе братьев Стругацких упоминается Москва…
БН: Она не только упоминается, она там основательно описана!
М: Описана, да. В «Хромой судьбе».
БН: Да.
М: Именно потому, что там выведен Булгаков?
БН: Нет, не поэтому. А потому, что главный герой — это Аркадий Натанович.
М: Но плюс Булгаков?
БН: Булгаков — это неважно. Могло бы Булгакова и не быть в романе. Это мы, конечно, задумывали как некий отклик на Булгакова, сюжет-то задумывался так, но этого замысла могло бы и не быть. Могла бы просто быть история московского писателя, похожего на Аркадия Натановича, но поскольку Аркадий Натанович, постольку и Москва. Это уже иначе не сделать.
М: В данном случае от этого было не уйти?
БН: Да, не уйти. Да. Это совершенно естественно. А что больше нигде Москвы нет?
М: Нет. Ленинград часто упоминается. Даже вот, судя по тому, что «Жука» и «Волны» вы писали в Москве от начала и до конца…
БН: Нет. «Волны» мы писали здесь.
М: Здесь?
БН: И название «Волны» придумано здесь было.
М: Но у вас в «Комментариях» написано, что повесть была начата в Москве и закончена в Москве.
БН: Очень может быть. А середина написана здесь.
М: И даже там это никак Москвы не касается. У вас действие переносится в Свердловск.
БН: Да. Вот почему-то… я не помню уже почему у нас Свердловск очень часто поминается.
М: Вот тоже хочется узнать.
БН: Да. Это интересный вопрос. Мне его уже задавали. Я не знаю, что на него ответить. Я помню только, что первым эту идею — переносить действие в Свердловск, еще в «Возвращении», по-моему, — предлагал Аркадий Натанович. Впервые там у нас Свердловск появляется. Почему он предложил, я не спросил. Какая разница — Свердловск, не Свердловск. А потом это так и пошло. Свердловск, Свердловск…
М: Я думал, может, это как-то с «Аэлитой» связано?
БН: Нет, конечно. Никакого отношения к «Аэлите». Впервые у нас Свердловск появляется в романах, когда еще «Аэлиты» и в замыслах не было. «Аэлита» когда появилась? Она где-то в семидесятых годах появилась.
М: В семидесятых. Но в «Возвращении» же нет Свердловска.
БН: Ну как же нет! У нас там по крайней мере… не помню, есть ли он в «Возвращении», но в романе «Полдень, XXII век», во втором издании 67 года, там Свердловск точно есть. По-моему, в «Свечах перед пультом».
М: Это Новосибирск.
БН: Новосибирск?
М: Да. Недалеко от Новосибирска.
БН: Ну был, был Свердловск. Появлялся много раз.
М: Не зависимо ни от чего, просто так?
БН: Почему-то возник Свердловск. Я даже не знаю, как это в свое время не поинтересовался, почему. Ну, просто Свердловск и Свердловск.
М: Я опять же всё свожу к тому, что Москва у вас действительно фигурирует в одном-единственном романе. В одном. Больше ее нет.
(Задававший вопросы слегка дезинформировал мэтра. Москва изредка упоминается в произведениях АБС, но только как название).
БН: Меня немножко смущает, так ли это? Неужели больше нет?
М: Я специально искал…
БН: Неужели больше нигде не упоминается Москва? То есть действие никогда не происходит в Москве? Больше нигде, да?
М: Может быть, в «Граде обреченном»? Какие-то описания есть чисто московские?
БН: В «Граде обреченном» главный герой — Борис Натанович, так что вряд ли.
М: А Ленинград встречается часто. В том же «Возвращении» он раза четыре, наверное, поминается. А в «Стране багровых туч» Крутиков у вас закончил матмех ленинградский.
БН: Да-а… Ну, вот значит так. Значит, тут какая-то закономерность есть. Не любили мы Москву. Это так.
М: Насколько я знаю, из ленинградцев мало кто Москву любит. Отношение к ней совершенно другое.
БН: Москва — она бьет с носка! Суровый город, суетливый, шумный…
М: Он просто совершенно другой.
БН: Неудобный для жизни… Хлопотливый… Но, видимо, только в наше время он таким стал. В советское время. Исторически Москва как раз очень патриархальный, спокойный, тихий город. Исторически.
М: Я сравнивал его за последние, скажем, тридцать лет. Ну, сорок лет. Потому что я не знаю, какая до этого была Москва. Если читать какие-то исторические исследования и романы, да, она всегда была патриархальна. Москва — женского рода.
БН: Да-да-да.
М: В отличие от Ленинграда, который мужского рода. То есть Петербурга.
БН: Да.
М: Следующий вопрос по поводу дневника.
БН: Да.
М: У вас было два дневника или один?
БН: У нас был один рабочий дневник.
М: А как вы его вели? Кто его вел-то?
БН: Ну кто, кто… Оба.
М: По очереди?
БН: Да нет. Просто у кого под рукой была тетрадка, тот и вел.
М: Она перемещалась из Москвы в Петербург?
